ПОЭТИКА 88
Он тосковал по своей далекой и близкой Персии, пропитанной имперским духом Ахеменидов и воинствующим космополитизмом Александра, прародине легендарного Заратуштры и месту рождения великого Хайяма..
— Омар, а тебе сны снятся?.
— Да. Но я их редко запоминаю.
— А я сегодня ехал на очень странном поезде, вообще не похожим на наши. Два ряда мягких красных кресел.. тусклый неоновый свет.. дождь за окном.. скорость такая нереальная.. не уверен точно.. может показалось? А потом выбросило вдруг.. будто в невесомость..
— Интересно.. я в Париж из Лиона на таком ездил два года назад. Ладно вставай, братишка, пора нашу утреннюю запевать..
Они торжественно выходят в коридор мчащегося вдоль побережья поезда и громко поют Интернационал..
…
Первый раз они исполнили его еще в прошлом году накануне 70-летнего юбилея Великой октябрьской социалистической революции. В конце лекции по биохимии, когда нетерпеливый поток студентов уже собирался вылиться на теплый осенний асфальт небольшой площади, окруженной столетними чинарами, звонкий баритон Ионы неожиданно вынырнул из хаоса бубнящих голосов и громко затянул — Вставай, проклятьем заклейменный.. Весь мир голодных и рабов!..
Его оглушительный призыв, вызвавший поначалу всеобщее недоумение, а затем язвительные реплики и смешки, был решительно поддержан старостой потока — Омаром Фарзони, невысоким, плотно сбитым иранцем с крупными чертами лица и идейно-выдержанным пристальным взглядом. На том и спелись. Произведя весьма странное впечатление на мужскую половину потока, а женскую — заинтересовав (некоторые из девчонок, включая яркую и вспыльчивую Арину Шевченко, наблюдали за сим происходящим действом с нескрываемым любопытством), одобрительно похлопывая друг друга по плечу, вышли из аудитории почти что братьями..
…
Он тосковал по своему Тегерану, по маме, по строгой, но ласковой Ширин-биби, по пепси-коле, которая была у них куда лучше американской, по шумной Стамбульской улице, с вечно торопящимися куда-то туристами, по ночным клубам, и веселым дружеским попойкам.. «Хайям тоже, наверное, скучал по родному Нишапуру, скитаясь по свету, а вернулся в самом конце уже.. чтобы умереть»..
Семья Омара жила в небольшом двухэтажном домике, на первом этаже которого находилась аптека — бабушка Ширин выучилась еще в тридцатых годах на фармацевта.. Он часто сидел рядом с ней и завороженно наблюдал, как она смешивает и толчет в стеклянной ступе разноцветные порошки, потом взвешивает их на маленьких весах и высыпает в бумажные пакетики. Она часто читала ему русские книги, а мама, уложив в постель, убаюкивала его певучими стихами Хайяма..
Когда Фарзони исполнилось двадцать, погиб его отец — известный хирург. Их полевой госпиталь попал под ковровую бомбежку у границы.. Это произошло в самые первые дни войны с хусейновским Ираком.. Мама тогда безумно горевала, а Ширин-биби, почернев за ночь, перестала упоминать имя своего сына, как никогда не упоминала имени пропавшего без вести в 38-ом мужа, верного соратника Таги Эрани..
…
Иона нравился Омару своим неуемным любопытством, прямотой, порой бесцеремонной, и абсолютным неумением лгать.
После того ноябрьского концерта они много времени проводили вместе, спорили о политике и книгах, обсуждали фильмы и знакомых девчонок, делились мечтами о будущем.
— А я стану вирусологом. Вот помяни мое слово, Иона — за вирусологией будущее.
Иона тянулся к старшему по возрасту Омару, как истый мусульманин. Этот странный, сильный и очень добрый человек стал для него родным, заменив умершего недавно единственного брата.
— Где ты научился так хорошо говорить по-русски?
— Любимый вопрос всех времен и народов.. У тебя мама русская, да? А у меня прабабушка была. И звали ее Светлана. Еще до нашествия в наши края англичан, Персия дружила с Россией. Слыхал про персидских казаков?.. Нет? Завтра тебе расскажу. Пойдем, мне в деканат, стипендию раздавать..
…
В тамбуре холодно.. и в то же время как то тепло.. (4)
А за окном проносятся железнодорожные столбы. Студенческий десант едет в далекую Армению. На зеленых боках их поезда белыми печатными буквами, как на транспарантах ежегодно шествующих демонстраций, выведены слова — «Братской Армении от комсомола Узбекистана». Они собирают груз по всей республике, останавливаясь чуть ли не каждые три часа, загружая на станциях медикаменты, провизию, брезентовые палатки и тенты, бочки с бензином и лизолом.
Огибая побережье огромного Каспия, поезд спешит в разрушенный стихией Ленинакан.
На одном из пустынных разъездов электровоз останавливается.. все смотрят на бескрайнее серое море.. Иона выпрыгивает из вагона и бежит по мелкому щебню босиком, туда, откуда сейчас восходит солнце.. Добежав до зеркального края воды, он заворачивает свои джинсы, заходит в холодную топь моря и смотрит вдаль..
Внезапный скрежет колес о стальные рельсы заставляет его оголтело мчаться назад.. Испуганный и счастливый, как когда-то в детстве, он ныряет в заветно-накуренный тамбур..
…
— А у вас в Иране по любви женятся или как здесь? Я вот, например, не собираюсь вообще.. Мало ли баб в жизни встретится?.. Чего за одну цепляться-то?.. Правда ведь? А то мне мама все время невест ищет, одну даже в Москве нашла..
— Мал ты еще Иона на такие темы рассуждать. Думаешь, весь мир только вокруг тебя и вертится? Вот приедешь ко мне после института.. вместе денег заработаем.. Я маме с бибишкой новый дом построю.. Тебе красавицу персиянку сосватаем.. и вместе будем с вирусами бороться.. человечество спасать..
Иона не спорит (раз говорит – значит так и будет), но грезит о том, как вернется обратно в Ташкент и Аришу на отцовскую дачу уболтает съездить.. с ночевкой..
…
Их поезд мчится вдоль границы с Ираном. На другом берегу канала по узкому холмистому полю одинокий дехканин рулит своим крепким бурым буйволом, держась за железные ручки старенького плуга, словно за штурвал..
— Иона! А я стихи написал. Совсем как у Хайяма. Ты вот.. послушай! —
Душа и есть обитель одиночества
Без имени, фамилии и отчества..
…
Проснувшись под утро под стук колес, я долго выходил из забытия, мысли сумбурно копошились в подсознании, будто никак не могли договориться кто же из них главный. Напротив меня на полке, где вчера уснул Омар, спал почему-то Дима.
— Эй, там на барже. А Омар где? — я потеребил его по плечу.
— Отвали Иона, я сплю, вы с Пугасовым достали меня, с самого Еревана бухаете как свиньи. Все мозги вынесли.
Я выглянул в коридор. Пусто. Народ еще видимо спит (всегда ты Иона ни свет ни заря просыпаешься). Осторожно постучав в командирское купе, я услышал грозный голос за дверью:
— И кто там через гьёлль с утра пораньше переправился?!
— Николай Георгиевич, это я, Вы не в курсе, Омар в каком купе?
Встречный поезд налетевшим декабрьским ветром глушит, нецензурный, как я догадываюсь, ответ Пугасова, дверь через минуту отворяется, появляется лысая голова, обвитая, словно терновым венцом, жидкой прядью волос.
— Какой еще Омар, Иона? Ты что вчера чачу мухоморами заедал?
— Фарзони староста наш.. потока..
— Да ты и впрямь спятил, издеваешься что ли?. Смотри, я тебя на экзамене дежурным по половым органам поставлю.. Погоди.. Ты что, серьезно?! Так ведь почил наш Омар Фарзони. В хельхейме он еще с прошлого года.. На родине у себя от какого-то харона-вируса кончился. За три дня сгорел.. Я сам так и не понял.. Иди проспись-а.. Вид у тебя какой то стремный.. К обеду дома уже будем.. занятия завтра..
…
Иона тупо возвращается в свое купе. Садится за стол, задевая валяющиеся под ним пустые бутылки. На столе среди грязных тарелок и кусков лаваша лежит томик Хайяма.. на фарси, который Омар всегда читал перед сном. Иона открывает его и видит на обратной стороне обложки написанное от руки кириллицей двустишье, приснившееся ему этой ночью..
ТРАССА 66
В двухкомнатной хрущевке на Новомосковской, на четвертом этаже пятиэтажного панельного дома Славка проводит инструктаж о правилах пользования автостопом и основных принципах жизнеобитания союзных хиппарей. За широкими окнами гостиной висит марево жаркого азиатского лета. Зелень деревьев, раскалившаяся в лучах невидимого ультрафиолета, уже начинает тускнеть, снедаемая вездесущей пылью. Каждые десять минут под окном, сотрясая окружающее пространство, пробегают красные вагончики трамваев, размеренно лязгая своими колесами.
— Самое главное, к вечеру до города добираться. Карты автомобильные достаньте. Только по Казахстану в июне тяжко будет. Если к дальнобойщикам сразу не впишетесь, днем от жары одуреете, а ночью и околеть от холода в степи запросто можно. Врать не буду, сам не ездил, но ребята так рассказывали. В России то без проблем, кто-нибудь всегда подвезет, а Казахстан — дыра белая.. фиг его знает..
Три трассы я лично изучил досконально: первая – Е-95, что до Москвы. Самая клевая. Мы по ней с отцом в прошлом году на наших жигулях проехали. Дядька тогда мой умер. М-5 — та от Москвы до Челябинска (в нем правда вам лучше не задерживаться, пацаны говорили гопников там много), ну и М-36 — свердловская (кстати, Наитилусы из тех краев будут).
В любом большом городе в тусовочных местах будете встречать пиплов, они и подскажут, куда можно вписаться на ночь. Но запомните — всего на одну. Так по правилам положено..
...
Они задумали свое Великое Путешествие на запад после случайной встречи на местном Бродвее со Славкой-корейцем, который любил в жизни три вещи – группу Наутилус Помпилиус, видавшую виды гитару фабрики "арфа", и алгебру с началом ее анализа. Его отец, старший преподаватель высшей математики в ленинградском политехе, Лев Васильевич, приучал сына к труду с детства, как всякий уважающий себя кореец. Каждым летом он отсылал его к сестре в Ташкент помогать выращивать гектарный лук и экзотическую для северных широт капусту петсай, из которой Славкина тетка потом готовила острый и ароматный кимчхи.
...
Славик завидует Ионе и Лешке, их рвущимся на свободу стихам, ему так хочется отправиться с ними в путь.. на Трассу..
— Н-да. Жаль, что не смогу вас проводить завтра — печально бормочет он — В поле самая пахота начинается..
...
Установленный в центре мишени,
Однозначно трактуя ответ,
Как растерянный трагик на сцене
Уповал на естественный свет.
Но прожекторы все обесточив,
Покидал осветитель Восток,
Расставляя прощальные точки
В черных рамках уверенных строк. (5) —
Леша вдохновенно декларирует, тихим, но четким и выразительным голосом, стихию своих строк. Его длинные волосы, как пряди каштановых водорослей, колышатся в такт льющимся словам. Он словно подыгрывает себе на гитаре, ритмично жестикулируя худыми руками. Иона стоит чуть поодаль, перебирая, словно молитвенные четки в своей памяти — твоя оболочка.. точка.. мочка уха.. скука..
На огромной площади у памятника гордо восседающему поэту, им не знакомому, они, одетые в грязные джинсы и обвисшие свитера, читают новые стихи. Иона, бросив серую велюровую шляпу перед собой, следит за ней, будто опасается, что та уплывет вдруг по холодной тропе шероховатого асфальта в свое хтоническое прошлое. Из ярко освещенных арочных проемов местного драмтеатра на них надвигается толпа людей, только что посмотревших вечерний спектакль.
Дамы в нарядных платьях, сопровождаемые уверенными в себе кавалерами, какофония звуков и лиц.. Некоторые из них находят забавным эту финальную, почему-то не включенную в театральную программку сцену, останавливаются послушать, и уходят, бросая в чрево перевернутой шляпы первые попавшиеся в кармане монеты и купюры..
...
— Тут почти сорок два рубля, Иона!
— О, сегодня бал закатим..
Они запрыгивают в красный трамвай и счастливые едут на флэт.
...
Народ пьет портвейн, заедая его ломтями огромного пирога-белиша, и режется в карты.
" И в ушах звон шелестит листвой И стоит туман над рекой Невой " (6)
Рихно, хозяин кочующего дома под небом, словно вождь краснокожих восседает во главе стола. У него начинается ломка. Сегодня вечером, до прихода этих двух радостных, восторженно голосящих пацанов, загруженных едой, папиросами и выпивкой, он пытался унять свою запредельную боль любыми доступными способами кроме того единственного, который только и мог помочь. Дичайшая смесь из трамадола и баралгина, оставшихся в эн-зэ двух ампул омнопона с пятью кубиками привычного уже димедрола дала ему ожидаемую, но недолгую передышку. «Что-то мало их сегодня этих скачущих по свету зайчиков, пишущих наивные и искренние стихи»..
Он вспомнил Поэта, с которым встретился пару лет назад.
" Не плачь, не жалей. Кого нам жалеть? Ведь ты, как и я, сирота " (7)
Этот уже нырнул в вечность, падая на ржавые гвозди своих недописанных строк..
...
— А кто ходит..
— А какой козырь..
— А во что мы вообще играем?..
Пухлые и теплые ярко-алые губы Арины расплываются в улыбке.
— Иона, мы выиграли!
...
Я увлеченно рассказываю Арине, как нас с Лешой свинтили менты в Рязани, когда я читал на центральной площади перед горкомом свою поэму об армянской резне в Сумгаите, как нас поначалу приняли за политических и заперли на ночь в обезъяннике, а затем, благодаря Лешкиной харизме и его умению настроить любого собеседника на собственную волну, все же отпустили с миром.
...
— Ты Хайяма любишь? – Рихно смотрит на Иону стеклянными глазами.
— Люблю..
— Поможешь мне?
— О кей.. в каком смысле? Хайяма почитать?
— Нет.. Доведи до Букашкина.. Сам не смогу..
...
Мы ведем его по ночному городу в поисках улицы, которую никак не можем найти. Его тело ослабло, оно трясется так, будто он обнаженным бредет по ледяной пустыне, обливаясь липким холодным потом.
— А вдруг он умрет – шепчут мне прямо в ухо теплые губы Арины.. – Давай лучше скорую вызовем от греха подальше..
Леша, найдя, наконец, на одном из домов название искомой улицы, кричит нам:
— Похоже пришли!
Еле затащив теряющего сознание Рихно в крошечное и затхлое подвальное помещение через низкий свод входной двери (мне приходится сложиться чуть ли не вдвое), мы кладем его на пол и видим внутри человека, сидящего за небольшим столом, заваленным кусками дерева и картона, тюбиками гуаши, табачной махоркой, пустыми коробками, облезлыми кистями, обгоревшими фотонегативами и миниатюрными иконками..
В дальнем от нас углу стоит старенький черно-белый телевизор, в котором министр обороны Язов, судя по титрам внизу экрана, решительно осуждает грузино-абхазский конфликт. Слова его, однако, звучат странно..
" Проснулся я утром Часов в пять И сразу понял Ты ушла от меня " (8)
Через пару секунд до меня доходит, что звук идет из второго ящика с черным экраном, расположившегося в соседнем углу.
...
Хозяину подвала можно было дать как пятьдесят, так и семьдесят лет – изможденное лицо, огромный орлиный нос, большие уши, поповская борода, и.. пронзительные голубые глаза.. Радостный маниакально-ироничный взгляд делал его похожим на известного гоголевского чёрта.
...
— А ну откинь вон ту холстину – говорит он, вставая со своего места.
Арина приближается к противоположной стене, но Букашкин неожиданно вопит:
— Мерзавка, вообще ничего тут не трогай! И еду мою никому не трогать!
Ошарашенная и напуганная его гостеприимством, она в слезах бежит по лестнице наверх..
— Ну, чего вылупились, молодцы? Холстину убирайте.
Отодвинув плотную материю от стены, мы видим за ней потайную дверь.
— Заносите!
Я приподнимаю за плечи Рихно и пятясь спиной тащу его тело к двери.
— Спиной не заходить!!
Протестуя против нелепых приказов этого незнакомого мне человека, я продолжаю двигаться и вдруг.. соскальзываю вниз и лечу в пустоту..
...
Она схватила его за руку, резко рванула на себя, и они упали на мокрую крышу общаги, обдирая себе локти о жесткий рубероид ..
«Еще чуть чуть и..» – подумала она.. Сверкнула молния..
— Ты что с ума сошел что ли? Полетать решил?
— Подскользнулся.. бл.. ядь.. с пара.. пета
— Дурак..
...
Они лежат, взявшись за руки, и смотрят на плотные серые тучи, нависшие над ними так близко, что, кажется, можно дотронуться руками до самого синего Неба..
интерлюдия № 5
Но однажды вдруг тебе покажется что немая сущность не моя вовсе, а кошмар из снов дремучих.. и их немота как действительность.. чтобы примириться с ней.. замолчать или задохнуться в этих снах преследующих тебя.. а усталость и предательство впереди слов крадущиеся — твоя измена, которую пока ты не задумал даже, но которую уже не предотвратить..
http://stihi.ru/2020/06/04/3346